Для цитирования: "Аркадия все очень любили...": Воспоминания племянника А. Т. Аверченко / Вступит сл., подгот. к публик. и коммент. В. Д. Миленко // Крымский архив. Историко-краеведческий и литературно-философский журнал. 2010. № 12. С. 98 - 104.
"АРКАДИЯ ВСЕ ОЧЕНЬ ЛЮБИЛИ..."
Воспоминания племянника А. Т. Аверченко
© Вступительное слово, подготовка к публикации и комментарии В. Д. Миленко
Гаврилов И. К.
Москва, 2008
Аркадий Аверченко (1880 – 1925), писатель-юморист, редактор легендарного петербургского журнала «Сатирикон», виднейший представитель литературы Серебряного века, был уроженцем Севастополя. Выходец из большой купеческой семьи, живший до шестнадцати лет в Артиллерийской слободке, он надолго сохранил детские воспоминания и охотно делился ими со своими поклонниками, изображая отдельные эпизоды в рассказах и фельетонах. Долгое время считалось, что кроме этих авторских свидетельств не существует никаких иных, ибо о родителях и сестрах писателя ничего неизвестно, а своей семьей он так и не обзавелся. Однако летом 2007 года нам удалось кардинально изменить это представление, разыскав племянника Аркадия Аверченко, сына его родной сестры Надежды – Игоря Константиновича Гаврилова (1914 г.р.). Воспоминания Игоря Константиновича, которому в январе 2010 года исполнилось девяносто шесть лет, уникальны. Он – единственный источник информации о севастопольских семьях Аверченко (по маминой линии) и Гавриловых (по отцовской). Он же – единственный из живущих ныне на Земле, кто лично общался с писателем Аверченко. Наконец, он - севастополец, до мелочей помнящий тот город, который не сохранила для нас Великая Отечественная война. Игорь Константинович Гаврилов с конца 1930-х годов - москвич. Он прожил трудную и интересную жизнь: начинал работать на Севастопольском морском заводе, получил диплом инженера-кораблестроителя, участвовал в обороне Москвы, после войны работал за границей, получил научную степень кандидата технических наук, выполнил около пятидесяти работ по закрытой тематике. Выйдя на пенсию в восемьдесят шесть (!) лет, теперь занимается проблемами геронтологии и пишет научные статьи под литературным псевдонимом Гаврилов-Аверченко. Публикуемые воспоминания приводятся в нашей редакции и являются результатом переписки и бесед с Игорем Константиновичем. В сокращенном виде они были использованы в нашей монографии «Севастополь Аркадия Аверченко» (2007), полностью предлагаются впервые.
Тимофея Петровича Аверченко[1], своего деда по матери, я не помню. К моменту моего рождения его уже не было в живых. По маминым рассказам, он был чрезвычайно добрым, доверчивым, отзывчивым и, безусловно, умным человеком. Помню, бабушка говорила, что он приехал в Севастополь на большой телеге. У него еще был брат, который жил в Херсоне и занимался рыбной ловлей (однажды он вышел в море на лодке и не вернулся – утонул). Умер дедушка вот от чего: проходя через калитку, оцарапал ногу и занес инфекцию. Дело оказалось настолько серьезным, что доктора предложили отрезать ногу. Он отказался и умер от заражения крови.
Бабушку, Сусанну Павловну, помню прекрасно. Она меня вырастила.
Сусанна Павловна Аверченко, мама писателя
и бабушка И. К. Гаврилова.
Севастополь, фотоателье Мазура, 1910-е гг.
Фонды НМГООС.
Старшую сестру бабушки обучали грамоте и светским манерам, а потом она сбежала из дома с гусаром и тайно с ним обвенчалась. Рассердившись, строгий бабушкин отец решил не обучать других девочек грамоте. Поэтому моя бабушка, мама Аркадия Аверченко, так до конца жизни и не умела читать и писать, не могла даже расписываться. Она носила длинные юбки до пола. Однажды произошел забавный случай: лет в четырнадцать-пятнадцать я принес из школы на лето террариум, в котором жили гадюка и уж. В один прекрасный день проснулись – гадюки в террариуме нет! Бабушка очень боялась и постоянно подворачивала юбку. В напряжении жили неделю, нарочно открыв двери: одну во двор, другую на улицу. В другой раз я играл с трубкой с порохом и случайно ее поджег. Когда загорелась, бросил ее на пол. Трубка горела и прыгала. Бабушка испугалась и побежала. Юбка длинная. Потоком воздуха – трубка за бабушкой… Я испугался и бежал в другую сторону. Потом помню: стол бабушка хотела переставить. Она тянет в одну сторону. Я в другую. Сейчас стыдно, что я спорил со старым человеком на равных. Бабушка постоянно мне твердила о вреде наркотиков (тогда, как и сейчас, это было модно): «Это страшная вещь, попробуешь один раз – больше не избавишься!!!».
У бабушки было шесть дочерей (Любовь, Мария, Неонила, Надежда, Ольга, Елена) и сын Аркадий. Были еще два сына, умерли младенцами[2]. Семья была дружная. Аркадия все очень любили, а он обожал потом своих племянников и племянниц.
Тетя Люба вышла замуж за грека Симакопуло. После свадьбы они уехали, по-моему, в Феодосию[3]. После развода с мужем она вернулась в Севастополь с двумя дочерьми - Лелей и Люсей. Первая вышла замуж за летчика и переехала в Москву еще до начала войны. Вторая приблизительно в 1938 году во время обмены паспорта попросила записать ее гречанкой, от чего и пострадала в 1941 году. Вместе с матерью они были высланы из Севастополя на Урал в первые месяцы войны. Жили в ужасных условиях. Тетя Люба умерла, а Люся перебралась в Москву к дочери своей сестры Лели – Зое.
Тетя Мария вышла замуж за инженера Ивана Терентьева, они уехали из Севастополя на Брянский рудник[4], прожили там всю жизнь. Там же и похоронены. У тети Марии было двое детей: Лидочка (ей посвящен рассказ Аверченко «Вечером») и Михаил.
Мария Тимофеевна Аверченко (Терентьева).
Севастополь, фотоателье Мазура.
Публикуется впервые.
Архив В. Н. Горелова.
Тетя Неонила (Нина) вышла замуж за комиссара и уехала с ним. Она умерла в начале двадцатых годов от тифа.
Моя мама – Надежда Тимофеевна - была удивительно добрым, тактичным и светлым человеком. Она прекрасно готовила. Очень любила детей, а они ее. Мама работала у помещика, очень богатого, Гижицкого[5], воспитателем его детей. Сам Гижицкий жил где-то в Бессарабии, а семья – в загородном имении в Севастополе, на берегу бухты Омега. Именно там мама познакомилась с моим отцом – Константином Константиновичем Гавриловым. Он стал ухаживать за ней. У мамы было много поклонников. Дома есть картина, которую ей нарисовал один в нее влюбленный художник. Но она вышла замуж за отца: тот говорил, что убьет себя, если она не выйдет за него замуж.
Приглашение на венчание Надежды Аверченко и Константина Гаврилова.
Газета "Крымский вестник" (Севастополь), 1912 год.
Публикуется впервые.
Архив В. Н. Горелова.
Гижицкий маме не платил (она у них питалась и жила), но на свадьбу подарил ей вместо зарплаты двухэтажный кирпичный дом с двумя верандами[6]. Впоследствии это была наша дача. Ездили на нее на лошадке и жеребенке, запрягали линейку. Потом (при красных) лошадку отпустили. Ходили пешком: от дома семь километров. Надо было перебираться через Стрелецкую бухту, там на лодочке переправлял частник.
После замужества мама поселилась в доме Гавриловых в Севастополе. Один фасад выходил на улицу Ремесленную, 2, другой – на Банный переулок,1. Этого места в Севастополе больше нет, я не нашел, когда приезжал после войны. Ремесленная улица была очень широкой, проходила по дну Одесского оврага, далее через рынок и впадала в залив[7]. Вдоль улицы шла канава, которую потом перекрыли автомобильными мостами. Со стороны переулка дом Гавриловых имел огромные входные ворота с двумя «романовскими» орлами, а внутри - громадный внутренний двор (как девять участков по шесть соток) с конюшней. Дом был двухэтажный: столовая, спальня, маленький кабинет, комната, в которой жили мы с мамой и папой.
Надежда Тимофеевна Аверченко (Гаврилова).
Севастополь, фотоателье Мазура, 1912 год.
Архив И. К. Гаврилова.
"Рассказы юмористические" изд-ва "Шиповник" 1910 года - единственная книга Аверченко,
сохранившаяся у его родственников.
В правом верхнем углу - автограф писателя:
"Славной моей сестре и товарищу Наде на веселую
и долгую обо мне, - авторе этой пустой книжонки, - память. Аркадий Ave"
Публикуется впервые.
Архив Г. К. Гаврилова.
В этом доме родился я, а спустя девять лет – мой брат Глеб. Вот в этом доме и появился Аркадий Аверченко.
Когда это было? В 1919 году, когда красные заняли Харьков[8]. Он жил в гостинице (мне так кажется)[9]. К нам приходил в гости. Наш дом при Врангеле пользовался авторитетом: у нас бывали послы, артисты, приезжая знать. Все знали, что здесь живет «сестра Аверченко» - знаменитого писателя. Сам он бывал у нас в маленьком кабинете, занимался со мной. Говорил со мной. Впечатление: большой и очень добрый. Рассказывал и рисовал. У меня были две игрушки. Он поставил их перед собой и нарисовал.
Рисунок, сделанный Аверченко для племянника.
Севастополь, 1919-1920 гг.
Архив И. К. Гаврилова.
Один раз ходили гулять по Приморскому бульвару (без родителей, это было непривычно). Тогда я увидел в витрине магазина маленький детский автомобиль с педалями и стал очень просить. Аверченко не купил и сказал: «Автомобиль большой, а у вас дома очень тесно. Мама будет нас с тобой ругать!». Я очень обиделся – настолько, что до сих пор помню! Однако потом был ему благодарен: с детства мечтал о машине, всю жизнь упорно шел к этому и все-таки купил.
Единственная фотография Аркадия,
уцелевшая у его родственников.
Севастополь, 1919-1920 гг.
Архив И. К. Гаврилова
Аркадием в семье очень гордились. Правда, потом, начиная с тридцатых годов, даже имя его боялись упоминать… Никакого прозвища у него не было, называли всегда полным именем – Аркадий. Он женат не был. По своему роду деятельности – артисты, художники, богема – не годился для семейной жизни. Мечта у него была (мама мне рассказывала), он часто говорил: «Я заработаю много денег, куплю домик на юге, заберу маму (Сусанну Павловну) и будем жить вдвоем!».
Моя мама ездила к нему в Петербург, когда я еще не родился. У него была хорошая квартира[10]: и телефон, и пылесос. Дома удивлялись – были все заграничные удобства. А к нам он не приезжал.
Как Аркадий получил травму глаза[11]? Мама рассказывала, что он как журналист интересовался всеми событиями. Была драка, а он туда близко подошел. Разбили витрину и поранили глаз (это было, когда он уже занимался журналистикой).
Мне было пять-шесть лет во время Гражданской войны, но я многое помню. Когда Аверченко приехал в Севастополь, он еще очень дружил с сестрами Олей и Леной, они были младшие. Оля вышла замуж за главного редактора севастопольской газеты[12], их семья была очень богатая. У них была шикарная квартира где-то на центральной улице, кажется, на Нахимовской[13], и служанка-немка, которая осталась в Севастополе после их отъезда. После эвакуации от них к нам перевезли граммофон, гардины и другие дорогие вещи.
Елена или Ольга Тимофеевна Аверченко
(точно И. К. Гаврилов сказать не может).
Севастополь, фотоателье Мазура.
Публикуется впервые.
Архив В. Н. Горелова
Лена вышла замуж за графа Ростопчина, потомка знаменитого Федора Васильевича Ростопчина, московского градоначальника во время наполеоновского нашествия. Ленин муж бежал от советской власти из Центральной России в Крым, поэтому у него ничего не было, кроме титула. В нашей семье, разумеется, не распространялись об этом родстве, но всегда гордились. Бабушка Сусанна Павловна до ухода белых жила с кем-то из них: то ли с Леной, то ли с Олей, к нам уже при красных переехала. И Аркадий и Ольга с Леной эмигрировали. Впоследствии связь с ними поддерживала моя мама (бабушка была неграмотная и писать не могла). Аверченко как антисоветский писатель нам не писал (видимо, боялся за нас), но мы получали письма (редко) за подписью неизвестной женщины, что она, мол, видела вашего брата, он поживает так-то и так-то. Мы подразумевали, что это пишет сам Аркадий, подписываясь другим именем.
Приход красных помню, лошадей своих у нас в конюшне держали, вели себя нормально, нас не трогали. Голод после ухода Врангеля… Напротив нашего дома на улице валялись трупы, и их никто не убирал. На быках мы ездили один раз в заброшенное имение рядом с Симеизом. В гости к папе приехал его бывший денщик и пригласил переждать тяжелые времена в имение к немцу, у которого он также раньше служил денщиком. Поездка запомнилась. Быков погоняли: «цоп-цобе», «цоп-цобе», как в «Кавказской пленнице» Никулин. Вдоль дороги было много змей. Ехали с ночевкой, ночевали у татар, приехали на следующий день. Имение было огромное, когда-то очень богатое, но совсем заброшенное. Все заросло ирисами - очень красиво. Хозяин, видимо, эмигрировал, в доме жили татары. В огромной зале была шикарная люстра, к ней они привесили люльку и качали ребенка. В имении мы жили без папы, он оставался в Севастополе. Однажды неожиданно он к нам пришел очень измученный. Добирался из Севастополя пешком, шел по Крымским горам, преодолел Чертову лестницу. В имение попал только поздней ночью. Мы с мамой были счастливы его видеть.
Еще помню: в Севастополе объявили – всем военным явиться в цирк[14]. Их окружили, посадили на баржу, привязали к ногам колосники и бросили в море. При мне было: затонула подводная лодка (у нас почему-то постоянно тонули подводные лодки) и послали водолаза ее искать. Он увидел под водой покойников – они к нему тянули руки – и сошел с ума. Мой отец, бывший царский офицер, кавалерист, в Гражданской войне не участвовал (получил контузию во время Первой мировой, затем инвалидность).
Как наша семья выживала в пореволюционное время? Сдавали дом, к нам подселили жильцов. Была у нас лошадь. Отец арендовал мастерскую и начал делать зажигалки, так как спички исчезли. Потом работал сторожем, бухгалтером, главным бухгалтером…. Мама не работала, занималась домом, бабушка помогала. У нас в это время уже не было слуг. Но в период нэпа было разрешено торговать на рынке. Мама начала печь пирожки и чебуреки на продажу. Сама торговать не хотела - отдавала продукцию Аньке. Эта Анька была не слишком умна, например, могла съесть пену для бритья, приняв ее за крем… Однажды маме кто-то сказал, что Анька съедает чебуреки, не донося их до рынка. «Да что вы, у нее же нет ни вилки, ни ножа, ни салфеток!!!» - искренне удивилась мама.
Константин Гаврилов, отец И. К. Гаврилова (слева) и севастопольский фотограф Юлий Михаэли.
Приморский бульвар, 1920-е гг.
Архив В. Н. Горелова
В школу я пошел в 1924 году, в десять лет. Это было связано с тем, что были сложности с устройством в школу, поскольку отец был царским офицером, а предпочтение отдавалось рабочему классу. Закончил школу имени Бакунина наверху Хрулевского спуска[15]. Включился в общественную жизнь и помогал в ликвидации безграмотности. Обучал читать повариху. Она мне говорила: «Не вижу, не вижу…», а потом созналась, что ей просто было стыдно, что не может прочитать.
Землетрясение помню[16]. Но больше помню другой случай[17]. Ночью мы спим, под нами были большие подвалы. Вдруг раздался треск… Перед этим как раз было землетрясение, и нам сказали, что ожидается конец света. Ночью просыпаемся и видим – трескаются стены. На окнах были ставни. Отец побежал к ставне, открыл – на уровне окон вода. Все вокруг залито водой. Говорили, Крым пойдет на дно. Отец взял на руки Глеба и все пробовали прорваться на второй этаж. Во дворе мне по грудь воды было, и течение сильное сбивало с ног (заполнялись все подвалы). На втором этаже проживал раввин и мои приятели – двое его сыновей. Мы зашли, а он служит по-еврейски свою молитву…. Потом оказалось, что был сильный ливень, и снесло бакалейную будку, а чуть дальше от нас по направлению к заливу был мост для автомобилей через канаву. И эта будка попала под мост и перекрыла канаву… После всех этих событий я вполне серьезно решил уносить из Севастополя ноги!
Известие о смерти Аверченко[18] встретили с ужасом: с мамой было плохо. Я абсолютно убежден, что ему помогли умереть. Он жил в Чехословакии и собирался уезжать в Америку. А это было время, когда в стране начались репрессии. За границей «наши» ставили вопрос о всемирном коммунизме. И, по всей видимости, наше ГПУ было везде. В больнице положение Аверченко ухудшилось, думаю, что не само собой.
Вскоре после его смерти нам написали, что у Аркадия был сын. Мама и бабушка отнеслись к этому с недоверием. Но, после того, как были предоставлены какие-то обоснованные доводы, мама и бабушка признали его как сына. После этого он приехал к нам из Ленинграда. Я его видел: приятный молодой человек. Не помню, как звали, но фамилию носил Аверченко. Работал в области журналистики, писал статьи. Дальше мы каким-то образом узнали, что он умер от инфекционной болезни (года через два - три). Он не скрывал, что он Аверченко и даже пользовался этим в своей литературной деятельности. Про мать этого сына мне ничего не известно[19].
После раздела наследства Аркадия мама и бабушка ходили на почтамт за деньгами[20].
Около 1930 года отца арестовали. Перед этим к нам на Ремесленную пришел «шпион» из-за границы. Этот человек закрылся с мамой в комнате и долго разговаривал. Он посещал многих. Кто-то донес о том, что у нас был шпион. Через некоторое время отца забрали и держали на допросе (хотя отец этого шпиона не видел), затем отпустили. После этого как-то вечером к нам пришли с обыском, перебрали все документы и его увели за ворота. Ему предъявили обвинение в недонесении и сослали в Казахстан. Мой младший брат Глеб от страха уничтожил все фотографии и письма Аркадия Аверченко и маминых сестер, живших за границей. Поэтому у нас ничего не осталось.
Бабушка умерла в тридцатых годах. У нее была болезнь суставов – ее всю скрючило, она стала маленькая, последние дни уже не ходила, лежала, умерла от остановки сердца. Думаю, что похоронена на кладбище, где Аверченко-дедушка и бабушка. Это севастопольское кладбище по дороге на Херсонес с левой стороны[21], когда спускаешься к Херсонесу при выезде из города. Тогда это было единственное кладбище (наверное).
Я окончил школу в шестнадцать лет. В институт сразу поступить не смог, так как принимали только детей рабочих или людей со стажем работы не менее трех лет. Работу было найти трудно. Пошел на биржу труда. Выкрикивали: «Нужны грузчики», и все кинулись туда. Меня зачислили грузчиком на пароход «Лайба». Потом дядя моей любимой девушки устроил меня токарем на Севморзавод. Мамин знакомый, руководивший судостроительным техникумом в Севастополе, устроил меня туда учиться. После окончания техникума организовался филиал (шесть – восемь человек) кораблестроительного Николаевского института. Я поступил туда и продолжал работать на заводе. На мои деньги жила семья.
Примерно в 1938 году я единственный из студентов севастопольского филиала выполнил проект для защиты диплома и поехал в Николаев на защиту. Мои сокурсники, боясь, что их исключат, поскольку только я представил работу в срок, написали на меня донос. Текст доноса я не видел, но мне кажется, его содержание было связано с тем, мне мои тетки Лена и Оля (сестры Аркадия Аверченко) присылали из-за границы фаберовские (чертежные) карандаши. Они мне были нужны как кораблестроителю. И мои друзья об этом знали. Написали донос – мол, родственники за границей и отец сидит. Я сразу же уехал в Николаев. Там меня приняли к защите, но неожиданно председатель комиссии вызвал меня и сказал, что я уволен с Севморзавода и исключен из института. Однако мне разрешили защититься экстерном. В качестве диплома был проект ледокола, в котором я ввел новшества. Проект вызвал большие дискуссии у членов комиссии. Я вышел и так и не понял, защитился я или нет. В результате получил диплом «с отличием».
Я вернулся в Севастополь и при отсутствии работы, соответствующей моей специальности, решил уезжать в Москву. Для этого продал велосипед (это по нынешним ценам – машина) и уехал. В 1940 году маму с Глебом выслали из Севастополя как родственников «врага народа». Они приехали ко мне. Единственное, что мама вывезла из Севастополя, - семейный альбом и два детских рисунка Аркадия Аверченко. Они хранятся у меня.
Надежда Тимофеевна Гаврилова в гостиной своей квартиры
на улице Ремесленной, 2.
Снимок сделан 12 марта 1937 года, в годовщину смерти брата Аркадия.
На полочке трюмо виден семейный альбом.
Архив И. К. Гаврилова
После отъезда мамы с Глебом в Севастополе не осталось никого из нашей семьи. Правда, папа вернулся где-то в семидесятых. Прожил он девяносто один год. Похоронен на Новом кладбище на 5-м километре. Я потом приезжал к нему на могилу.
Как мои отец и дед, я тоже долгожитель. Утверждаю: главное – быть счастливым. Когда становится грустно, сразу мысленно представляю Крым: горы, море и я играю со своей дочкой в теннис… Я считаю, что секрет долголетия – в оптимизме! В этом мы очень похожи с Аркадием Аверченко, но ему – увы! – не повезло[22].
[1] Согласно записи о венчании родителей писателя за 1874 год, Тимофей Петрович Аверченко был «мещанином Таврической губернии города Перекопа», а Сусанна Павловна являлась «дочерью отставного солдата» (СГГА. Ф.11, оп.2, д.8, л.138 об.-139).
[2] Алексей Тимофеевич Аверченко появился на свет 29 января (ст.ст.) 1879 года и скончался через десять дней «от младенческой» (СГГА. Ф.30, оп.1, д.2, л. 43 об.), Константин Тимофеевич Аверченко родился 31 мая (ст.ст.) 1887 года (СГГА. Ф.30, оп. 1, д. 12, л. 27 об. – 28) и также вскоре скончался (дата смерти не установлена).
[3] По уточненным данным, в г. Тамань.
[4] Отъезд Марии Тимофеевны Терентьевой с мужем из Севастополя произошел летом 1896 года. Вместе с собой они забрали и шестнадцатилетнего Аркадия Аверченко, который проработал на Брянском каменноугольном руднике вплоть до 1900 года. Реалии службы писатель впоследствии отразил в «Автобиографии» (1910), рассказе «Молния» (1913).
[5] Нами установлено, что имение принадлежало Андрею Николаевичу Гоздава-Гижицкому (1860 – после 1919), крупному землевладельцу. В 1906 году он проживал на вотчине Калинешты Белецкого уезда Бессарабской губернии. В 1910 году значился проживающим в Одессе по улице Троицкой, 24. Последнее, что известно о графе А. Н. Гоздава-Гижицком, это то, что он 30 октября 1919 года был в Севастополе «поручителем по жениху» на свадьбе сестры Аркадия Аверченко – Ольги (СГГА. Ф. 30, оп. 1, д. 149, л. 224 об. – 225).
[6] Дом не сохранился. Ныне на месте бывшего дачного поселка – пирсы пляжа «Парк Победы».
[7] Одесский (или Городской) овраг, по дну которого проходила Ремесленная улица, был засыпан в ходе восстановления Севастополя в 1950-е годы. «Залив» - Артиллерийская бухта. Ныне на месте дома Гавриловых – рынок «Крепостной» и автостоянка.
[8] Маршрут «бега» Аркадия Аверченко из красного Петрограда в Севастополь до сих пор уточняется. По нашим данным, он приехал в Севастополь не из Харькова, а из Новороссийска.
[9] Аркадий Аверченко жил по адресу: Нахимовский проспект, 30, квартира 12.
[10] Имеется в виду трехкомнатная квартира писателя в знаменитом «Толстовском доме» на улице Рубинштейна (бывшей Троицкой), 15/17, где он жил с 1913 по 1918 годы.
[11] Аркадий Аверченко в 1906 году в Харькове, при невыясненных обстоятельствах, получил серьезную травму левого глаза, который с тех пор практически не видел. Этот глаз писателю удалили летом 1924 года в Праге, незадолго до его кончины.
[12] Ольга Тимофеевна Аверченко 30 октября 1919 года венчалась в Покровском соборе Севастополя с Григорием Ивановичем Фальченко, сыном богатейшего севастопольского купца (ГАГС. Ф. 30, оп. 1, д. 149, л. 224 об. – 225). Г. И. Фальченко с некоторыми перерывами являлся ответственным редактором городской газеты «Юг» (с марта 1920 года – «Юг России»), постоянным сотрудником которой был Аркадий Аверченко. Именно для этой газеты были написаны все те фельетоны, что составили впоследствии содержание сборников «Нечистая сила» (1920), «Дюжина ножей в спину революции» (1920) и «Кипящий котел» (1921).
[13] Сестры писателя жили по адресу: Нахимовский проспект, 9.
[14] Игорь Константинович вспоминает события «севастопольского апокалипсиса» ноября 1920 года.
[15] Хрулевский спуск 3 января 1921 года был переименован в спуск имени Шестакова. Школа № 2 имени М. Бакунина размещалась в здании бывшей женской казенной гимназии (ныне – улица Суворова, 20).
[16] Игорь Константинович имеет в виду землетрясение в ночь с 11 на 12 сентября 1927 года.
[17] Наводнение, о котором рассказывает Игорь Константинович, произошло 1 сентября 1928 года и вызвало много жертв.
[18] Аркадий Аверченко скончался 12 марта 1925 года во Всеобщей больнице Праги от болезни сердца.
[19] Биография Аркадия Аркадьевича Аверченко до сих пор не выяснена.
[20] По решению Окружного суда Праги, наследство писателя было разделено следующим образом: половина – матери, половина – в равных долях сестрам.
[21] Старое городское кладбище на улице Пожарова. Могила С. П. Аверченко утеряна.
[22] Аркадий Аверченко не дожил нескольких дней до своего 45-летия.
[2] Алексей Тимофеевич Аверченко появился на свет 29 января (ст.ст.) 1879 года и скончался через десять дней «от младенческой» (СГГА. Ф.30, оп.1, д.2, л. 43 об.), Константин Тимофеевич Аверченко родился 31 мая (ст.ст.) 1887 года (СГГА. Ф.30, оп. 1, д. 12, л. 27 об. – 28) и также вскоре скончался (дата смерти не установлена).
[3] По уточненным данным, в г. Тамань.
[4] Отъезд Марии Тимофеевны Терентьевой с мужем из Севастополя произошел летом 1896 года. Вместе с собой они забрали и шестнадцатилетнего Аркадия Аверченко, который проработал на Брянском каменноугольном руднике вплоть до 1900 года. Реалии службы писатель впоследствии отразил в «Автобиографии» (1910), рассказе «Молния» (1913).
[5] Нами установлено, что имение принадлежало Андрею Николаевичу Гоздава-Гижицкому (1860 – после 1919), крупному землевладельцу. В 1906 году он проживал на вотчине Калинешты Белецкого уезда Бессарабской губернии. В 1910 году значился проживающим в Одессе по улице Троицкой, 24. Последнее, что известно о графе А. Н. Гоздава-Гижицком, это то, что он 30 октября 1919 года был в Севастополе «поручителем по жениху» на свадьбе сестры Аркадия Аверченко – Ольги (СГГА. Ф. 30, оп. 1, д. 149, л. 224 об. – 225).
[6] Дом не сохранился. Ныне на месте бывшего дачного поселка – пирсы пляжа «Парк Победы».
[7] Одесский (или Городской) овраг, по дну которого проходила Ремесленная улица, был засыпан в ходе восстановления Севастополя в 1950-е годы. «Залив» - Артиллерийская бухта. Ныне на месте дома Гавриловых – рынок «Крепостной» и автостоянка.
[8] Маршрут «бега» Аркадия Аверченко из красного Петрограда в Севастополь до сих пор уточняется. По нашим данным, он приехал в Севастополь не из Харькова, а из Новороссийска.
[9] Аркадий Аверченко жил по адресу: Нахимовский проспект, 30, квартира 12.
[10] Имеется в виду трехкомнатная квартира писателя в знаменитом «Толстовском доме» на улице Рубинштейна (бывшей Троицкой), 15/17, где он жил с 1913 по 1918 годы.
[11] Аркадий Аверченко в 1906 году в Харькове, при невыясненных обстоятельствах, получил серьезную травму левого глаза, который с тех пор практически не видел. Этот глаз писателю удалили летом 1924 года в Праге, незадолго до его кончины.
[12] Ольга Тимофеевна Аверченко 30 октября 1919 года венчалась в Покровском соборе Севастополя с Григорием Ивановичем Фальченко, сыном богатейшего севастопольского купца (ГАГС. Ф. 30, оп. 1, д. 149, л. 224 об. – 225). Г. И. Фальченко с некоторыми перерывами являлся ответственным редактором городской газеты «Юг» (с марта 1920 года – «Юг России»), постоянным сотрудником которой был Аркадий Аверченко. Именно для этой газеты были написаны все те фельетоны, что составили впоследствии содержание сборников «Нечистая сила» (1920), «Дюжина ножей в спину революции» (1920) и «Кипящий котел» (1921).
[13] Сестры писателя жили по адресу: Нахимовский проспект, 9.
[14] Игорь Константинович вспоминает события «севастопольского апокалипсиса» ноября 1920 года.
[15] Хрулевский спуск 3 января 1921 года был переименован в спуск имени Шестакова. Школа № 2 имени М. Бакунина размещалась в здании бывшей женской казенной гимназии (ныне – улица Суворова, 20).
[16] Игорь Константинович имеет в виду землетрясение в ночь с 11 на 12 сентября 1927 года.
[17] Наводнение, о котором рассказывает Игорь Константинович, произошло 1 сентября 1928 года и вызвало много жертв.
[18] Аркадий Аверченко скончался 12 марта 1925 года во Всеобщей больнице Праги от болезни сердца.
[19] Биография Аркадия Аркадьевича Аверченко до сих пор не выяснена.
[20] По решению Окружного суда Праги, наследство писателя было разделено следующим образом: половина – матери, половина – в равных долях сестрам.
[21] Старое городское кладбище на улице Пожарова. Могила С. П. Аверченко утеряна.
[22] Аркадий Аверченко не дожил нескольких дней до своего 45-летия.
