© В. Д. Миленко
ПИСЬМА А. Т. АВЕРЧЕНКО К Е. Ф. ПЕТРЕНКО:
НЕИЗВЕСТНЫЕ ФАКТЫ ЛИЧНОЙ ЖИЗНИ ПИСАТЕЛЯ
ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ: Миленко В.Д. Письма А. Т. Аверченко к Е. Ф Петренко :неизвестные факты личной жизни писателя // XII Международные Севастопольские Кирилло-Мефодиевские чтения: сборник научных работ. — Севастополь: «Издательство «Шико» Севастополь», 2018. — С. 29-45.
_________________________________________________________________________________________________________________
Какие голоса были!.. Ах, Лиза, Лиза…
Арк. Аверченко «Осколки разбитого вдребезги»
Постановка проблемы. Личная жизнь Аркадия Аверченко малоизвестна, т.к. у нее не было официальных страниц. Писатель остался холостяком и, расстраивая родных, повторял, что «богемная жизнь не способствует жизни семейной» [10, с. 100]. Однако же, по мнению современников, он был большой женолюб. Так, режиссер Ю. Л. Ракитин шутил: «Если и был у Аверченко недостаток, то один: не любил худых женщин, и свое сердце отдавал полненьким. Тем не менее, его успех у женщин был таким же, что и у публики, то есть огромным» [18, с. 4]. Другой приятель писателя, актер А. А. Волошин, также в шутку предполагал, что Аверченко эмигрировал из Севастополя единственно из опасения, чтобы ему «не проломал голову какой-нибудь ревнивый крымский муж» [16, л. 4]. «Аверченко был молодой, красивый и приятный и, конечно, немало времени отдавал жизни сердца», — делилась Тэффи [20]. А Н. Н. Чебышев, близко знавший писателя в константинопольский период, и вовсе называл его «жен-премьером», т.е. «первым любовником» [22, с. 3].
Уделить внимание этому вопросу представляется важным как в целях воссоздания биографии писателя, так и в целях понимания и интерпретации его творчества, в котором тема причудливой женской психологии присутствует как «сквозная».
Нам уже удалось рассказать о некоторых пассиях Аверченко: актрисах Александре Яковлевне Садовской [9, с. 131-142], Раисе Павловне Раич [9, с. 276-277], Юлии Горской, Вере Берензон [21, с. 261, 253] и др. Недавно стало известно о продолжительном романе писателя с врачом Софьей Наумовной Меттер, что, расставшись с ним, в 1914 г. вышла замуж за его близкого друга, художника Н. В. Ремизова-Васильева, Ре-Ми [11, с. 81]. В остальном же пролить свет на потаенную, личную жизнь Аверченко помогает «донжуанский список», сохранившийся в его эмигрантском архиве. Это двойной листок, на котором его рукой в столбик набросано свыше 80 женских фамилий. Из первых трех (самых дорогих) — А. Я. Садовская, Е. Ф. Петренко и С. Н. Мет
тер — тайной до сих пор оставалась только Е. Ф. Петренко. Настало время узнать об этой женщине.
Фамилия Петренко слишком распространенная, и мы вряд ли приблизились бы к истине, если бы 3 июня 2016 г. в газете «Санкт-Петербургские ведомости» не была опубликована статья Олега Павловича Вареника "Последняя любовь Короля смеха". Ссылаясь на семейный архив и семейную легенду, автор вкратце рассказал о том, что в годы Первой мировой и Гражданской войн писатель состоял в гражданском браке с оперной певицей Елизаветой Федоровной Петренко.
В ходе нашей переписки с Олегом Павловичем, дальним родственником певицы, выяснились подробности, совершенно иначе, нежели было принято до сих пор, рисующие последние российские годы писателя. Эти данные мы впервые вводим в научный оборот.
Результаты исследования. Елизавета Федоровна Петренко последние двадцать лет жизни преподавала в Московской консерватории им. П. И. Чайковского. Она была таким незаурядным человеком, что после ее смерти коллеги стали собирать материалы для книги. Так в 1970 г. увидела свет монография Марии Леонидовны Переверзевой «Творческая и педагогическая деятельность Е. Ф. Петренко». Автор, преподаватель Государственного музыкально-педагогического института им. Гнесиных, в предисловии писала, что ей «посчастливилось в течение 18 лет наблюдать работу Петренко – сначала ученицей ее класса, а потом в качестве ассистента в Московской консерватории» [14, с. 2]. Этот период Переверзевой и удалось осветить более-менее подробно; с дореволюционным и тем более революционным оказалось сложнее. Некоторых свидетелей жизни Петренко того времени ей удалось разыскать, однако никто из них не назвал фамилии Аверченко. А если и назвал, то в книгу она не попала. Складывается ощущение, что это была воля Елизаветы Федоровны, которую никто не стал нарушать; в 1960-х гг. фамилию писателя уже можно было произносить совершенно свободно.
Олег Павлович Вареник провел дополнительные разыскания в фондах Санкт-Петербургского государственного музея театрального и музыкального искусства, Российской национальной библиотеки, Центрального государственного исторического архива Санкт-Петербурга и проч. На сопоставлении обнаруженных им документов и монографии Переверзевой — с семейной легендой и семейным архивом в целом выяснилось следующее.
Елизавета Федоровна Петренко родилась 23 (ст.ст.) ноября 1880 г. в городке Ахтырка Харьковской губернии, ныне Сумской области Украины. (В том же году, в марте, в Севастополе родился Аркадий Аверченко). Имела сестру и двух братьев. Ее родителям —Федору Абрамовичу и Софье Ефимовне — принадлежал собственный дом на ул. Харьковской, лучшей в городе. Это была целая усадьба: с большим хозяйством, копанкой (прудом). Именно здесь со временем будет гостить Аверченко.
Елизавета Федоровна окончила Мариинскую женскую гимназию, что до сих пор работает в Харькове на ул. Рымарской, 11. Далее, по семейной легенде, «всем миром» собирали деньги на ее обучение в Петербургской консерватории. Олегу Павловичу Варенику удалось установить, что на эти цели пожертвовал 100 рублей сам император [17, л. 8].
В 1900-1905 гг. Петренко обучалась в Петербургской консерватории по классу профессора Н. А. Ирецкой (у которой брала уроки вокала императрица) и выказала блестящие способности. Будучи студенткой выпускного курса, уже выступала на сцене Императорского Мариинского театра с партией Далилы из оперы «Самсон и Далила» Камиля Сен-Санса. Очевидцы вспоминали: «Немного дрожали в руках гирлянды цветов Далилы, неуверенной была поступь, но петербургская публика с первой же ноты ее дивного могучего голоса оценила ее. О ней заговорили сразу» [19, с. 3]. А музыкальный критик А. В. Оссовский отмечал: «Для сценической деятельности г-жа Петренко одарена превосходными данными: видная и стройная фигура ее способна к изящной пластичности движений и поз, а красивые черты южного лица подвижны и легко поддаются тонкой игре выражения» [12, с. 94-95].
Дебют Елизаветы Федоровны был не просто замечен; Дирекция Императорских театров еще до окончания учебного года, 28 апреля 1905 г., заключила с ней контракт на два сезона службы в Мариинке. Он вступил в действие с 1 сентября 1905 г., когда Петренко уже окончила консерваторию с малой золотой медалью. Одновременно с обретением высокого артистического статуса она 8(20) января 1906 г. венчалась в родной Ахтырке с Сергеем Романовичем Миротворцевым, недавним выпускником медицинского факультета Харьковского университета. (Аркадий Аверченко в это время жил неподалеку, в Харькове, и уже печатался в местной прессе).
Миротворцев, судя по всему, был хорошей партией для Елизаветы Федоровны. Он недавно прибыл с Русско-японской войны, где в качестве врача-добровольца участвовал в обороне Порт-Артура; после сдачи крепости лечил русских раненых в японском плену, с ними же и вернулся. Однако брак Миротворцева и Петренко не сложился. Детей у них не было, общих интересов – тоже; работа отнимала все время. Сергей Романович писал диссертацию (защитил в 1909 г.), Елизавета Федоровна также делала карьеру. За десять лет службы в Мариинском театре она исполнила более 40 первых партий, сыграла в 621 спектакле. Современник, оперный певец С. Ю. Левик, писал: «Елизавета Федоровна Петренко обладала красивым, по существу, лирическим меццо-сопрано. Во всем ее облике было много обаяния — певческого и актерского — от Хиври (“Сорочинская ярмарка”) до Амнерис (“Аида”), от Кармен до Фрики. Исполнение Петренко всегда было пронизано светом, большим оптимизмом» [6, с. 352]. В Санкт-Петербургском государственном музее театрального и музыкального искусства хранится свыше 20 грампластинок с записями арий в ее исполнении. Некоторые оцифрованы и выставлены на сайте «Мир русской грамзаписи» [15].
Прослушать арию Далилы (слева) // Пластинка "Мелодии" с избранным Е.Ф. Петренко (1986)
По воспоминаниям, Елизавета Федоровна была проста в общении, доступна, очень доброжелательна. Тот же Левик называл ее человеком «большой и благородной души» [7, с. 352]. Ее боготворили студенты, а она никогда не отказывалась спеть на благотворительных вечерах в пользу Бестужевских курсов, но отказывалась от гонорара [19, с. 3].
Наконец, Елизавета Федоровна «считалась одной из красивейших женщин Петербурга» [14, с. 21]. Достаточно взглянуть на ее фотографии в ролях Весны («Снегурочка») (Рис. 1) Н. А. Римского-Корсакова, Нэнси («Марта, или Ярмарка в Ричмонде» Фридриха фон Флотова) и др. Известный художник Серебряного века, автор декораций к дягилевским «Русским сезонам» Лев Самойлович Бакст в письме к Елизавете Федоровне от 9.07.1909 г. воспевал эту красоту: «Даю Вам слово, если бы у Вас не было таких глаз, губ, зубов, фигуры, руки, ноги, волос, голоса, ах, мало ли чего, я бы с наслаждением помучил бы Вас, будь это в моей власти» [2]. Бакст был хорошо знаком с Елизаветой Федоровной, т.к. в 1907 – 1914 гг. она с успехом участвовала (в т.ч. вместе с Ф. И. Шаляпиным) в «Русских сезонах» в Париже, Лондоне, Монте-Карло, Риме. Однако летний отпуск, с 1 мая по 20 августа, неизменно проводила в Ахтырке, над чем Бакст иронизировал: «Милый мой, чудный, я злорадно думаю, что Вас в Ахтырке на малороссийских хлебах разнесет вовсю, самой будет стыдно осенью показаться» [2]. Петренко же любила повторять: «Лучшей страны, чем Ахтырка, на свете нет!»; дома переодевалась в украинский сарафан, работала в саду и на огороде, любила лодочные прогулки по реке Ворксле к Троицкому мужскому монастырю [14, с. 51].
Судя по справочникам «Весь Петербург», с 1913 г. Елизавета Федоровна жила отдельно от своего мужа. А через год он уехал из столицы — был избран на должность профессора кафедры общей хирургии медицинского факультета Саратовского университета. Петренко за ним не последовала. Приблизительно в это время и начался ее роман с Аркадием Аверченко, вряд ли раньше. В 1909-1911 гг. писатель состоял в гражданском браке с С. Н. Меттер; затем как минимум до лета 1914 г. переживал увлечение актрисой А. Я. Садовской. Версию же о том, что его роман с Петренко начался в 1914 г., косвенно подтверждают воспоминания офицера Балтфлота Г. К. Графа. Он рассказывал, что перед началом Первой мировой войны его жена брала уроки у знаменитой итальянской певицы Ферни-Джиральдони на ее даче в Мустамяках: «Раза два мне удалось туда съездить. Между прочим, там мне удалось познакомиться с известным тогда писателем-юмористом Аверченко» [4, с. 305]. Вполне вероятно, что писатель уже сопровождал Петренко: она тоже брала уроки у Ферни-Джиральдони. Хотя в его «донжуанском списке», о котором шла речь выше, есть фамилия еще одной ученицы Ферни-Джиральдони: известной артистки оперетты Веры Михайловны Шуваловой (наст. фам. Корвин-Кохановская) – заметим, сокурсницы Петренко по Петербургской консерватории.
Допускаем и то, что отношения с Петренко развивались параллельно затухающему роману с Александрой Садовской. Так, Тэффи рассказывала, что Аверченко «долго дружил с милой актрисой Z» (Садовской), что не мешало ему флиртовать с одной знаменитой представительницей «петербургского демимонда», прозванной сатириконцами «Дочерью фараона» [20]. Тэффи писала воспоминания десятилетия спустя, поэтому ей припомнилось, что прозвище дали оттого, что дама была дочерью городового («фараона» на сленге тех лет). Мы же с Олегом Павловичем Вареником полагаем, что речь идет именно о Петренко, которая славилась партией Амнерис, дочери фараона, в «Аиде» Дж. Верди.
Одним словом, ничего не утверждаем. Не исключаем и того, что Аверченко и Петренко могли быть знакомы еще с поры харьковской юности. Полагаем лишь, что увлечение писателя Елизаветой Федоровной было серьезным шагом. Она мало походила на круживших вокруг него легкомысленных актрис, да и по возрасту была его ровесницей. В 1914 г. ей исполнилось 34 года. Никакой корысти с обеих сторон быть не могло: оба — знамениты, оба — богаты. Аверченко в то время считался одним из самых обеспеченных литераторов, а Елизавета Федоровна получала 8000 рублей годового жалованья, огромную сумму. Это была во всех смыслах блестящая пара.
Потомки певицы рассказывают, что Аверченко и Петренко «жили как муж и жена, но не венчались», что на лето вместе приезжали в Ахтырку. Последнее подтверждает единственное уцелевшее в семье фото (Рис. 2). Оно бесценно еще и потому, что портретов Аверченко периода Первой мировой войны до сих пор не было известно. Теперь же легко объяснить шуточное прозвище, что дали ему в семье Петренко: Бемби. В то время в Берлинском зоопарке был такой знаменитый слон. Как все очень высокие и долговязые люди, Аверченко был грузен, неуклюж, медлителен, а в годы войны вдобавок изрядно раздобрел. Ну и добродушен был, конечно.
"Крокетная жара" в Ахтырке.
Слева направо: Аркадий Аверченко, неизвестный, племянница Елизаветы Федоровны Женя («Жура»), Елизавета Федоровна Петренко, ее подруга, Петр Овчаренко (отец «Журы», учитель математики в Ахтырской прогимназии). Май-июнь 1915 г.
Предоставлено О. П. Вареником.
Известно, что переживали Аверченко и Петренко в то время. Она покинула Мариинский театр (причины пока не установлены), а он собирался в турне по курортам Кавказских Минеральных вод, организованное антрепренером В. Н. Афанасьевым. Это малоизвестный период биографии писателя — тем ценнее первое по времени его письмо, уцелевшее у потомков Петренко[1]. Оно на открытке, отправленной из Минеральных вод в Ахтырку. Репродукцию на лицевой стороне — рисунок К. Покаржевского «Курд» (курд с обнаженной саблей мчится верхом) — писатель обыграл в первой же фразе:
«Минеральные воды 13.6.15
Ахтырка 15.6.15
г. Ахтырка
Харьковск. губ.
Елизавете Федоровне Петренко
Пыльно подъезжаю к Кисловодску. Спасибо за все. Грустно мне было в вагоне до чрезвычайности.
Буду ждать встречи с Вами в ПБурге. Не забывайте милая. Ваш Арк.».
Похоже, Аверченко отправился в турне прямо из Ахтырки — мыслями он еще там и потому скучает по Елизавете Федоровне.
Турне писателя прошло неудачно. В Кисловодске он выступил 17 июня 1915 г. в местном театре-курзале. Разыгрывались его скетчи «На Волге», «Одесситы», «Старики», «Телефон № такой-то». После скетчей Аверченко читал свои рассказы – и провалился. Было много отрицательных отзывов. В числе прочего его критиковали за внешний вид: «Когда глядишь из зрительного зала на сцену, на г. Аверченко, одетого в модный фрак с огромной розой в лацкане и в ажурных носках, то кажется, что перед глазами “душка” опереточный тенор» [8, с. 38].
Был концерт и в Пятигорске, но дата пока не установлена. Там тоже случился провал. Помощник антрепренера Афанасьева Илья Шнейдер (в будущем легендарный директор московской школы Айседоры Дункан) вспоминал:
«Летом 1915 года в Пятигорске после вечера юмора Аркадия Аверченко мы сидели с ним и Афанасьевым в ресторане пятигорского вокзала. Аверченко был мрачен. Две бутылки белого вина были выпиты. Разговор не клеился. На вечере Аверченко, как всегда, плохо читал свои полные юмора рассказы…
— Вот Лермонтов, — сказал он, — жил здесь долго, любил, страдал, ссорился, веселился. Здесь и погиб. Но вот не приходило же ему в голову устроить “вечер поэзии Лермонтова”… Шума здесь много, а скучно. Ночь теплая, а душа индевеет… Пойти бы на место дуэли Лермонтова и там застрелиться…» [9, с. 127].
Теперь можно предположить, что хандрил писатель не только из-за провала (проваливался он и раньше), что тому были личные причины.
«Буду ждать встречи с Вами в ПБурге», — написал Аверченко Елизавете Федоровне. С осени 1915 г. он более не имел возможности наслаждаться ее пением в Мариинском театре и посещал теперь Народный дом, куда она перешла на службу.
Наступил 1916 год — последний год в истории Российской империи. Петроградский быт сделался чрезвычайно трудным; выехать из города на лето стало непросто. Петренко это удалось, а Аверченко (возможно) — нет. Об этом — вторая открытка:
«Петроград 29.5.16
Ахтырка Харьков 11.(1?) 6.16
г. Ахтырка
Харьк. губ.
ЕВб <Ее Высокоблагородию>
Елизавете Федоровне
Петренко
Письмо № 2.
Очень скучаю по Вас, милый Вы человек.
Вчера у меня были гости, и моя грусть была отмечена и объяснена.
Николай мается с билетами — Треплин подвел. Сейчас Коля снова побег на вокзал. У нас Троица. А у Вас? Жду Сахарыча, идем завтракать.
Не забывайте меня. Я жарюсь тут как один из трех библейских отроков во пещи огненной. В Ахтырку лечу и стремлюсь всеми мыслями.
Вашим привет и поцелуи. Мешко кланяется».
Очевидно, выехать из Петрограда не получалось. Личности Треплина и Мешко установить не беремся. Николаем может быть Николай Владимирович Ремизов-Васильев (Ре-Ми), ведущий художник «Нового Сатирикона» и совладелец журнала. «Сахарыч» же — вероятнее всего, Константин Николаевич Сахаров, помощник режиссера в театре «Кривое зеркало». Его судьбой Аверченко будет интересоваться даже из эмиграции, в 1923 г., и его подруга М. С. Марадудина сообщит: «Сахаров прелесть, он существует, женат. Вижу его редко — страшно далеко живет, но дружу с ним по-прежнему и люблю его. Твоего привета ему еще не передала — у него нет телефона адреса я точно не знаю его. Большой для него радостью будет известие от тебя» [21, с. 403].
Судя по третьей и четвертой открыткам, выехать в Ахтырку не удалось и через две недели. 14 июня 1916 г. Аверченко написал Софье Ефимовне Петренко, матери певицы, и ей самой. Начнем с Софьи Ефимовны:
«Петроград 14 6. 16
Ахтырка 17.7.16
г. Ахтырка
Харьк. губ.
Харьковская ул.
д. Петренко
Софье Ефимовне Петренко
Дорогая мать!
Скучно тут без Вашей ласки — собачий город Петроградишко. Приедете — устрою в вашу честь фестиваль. Лада Вам кланяется. Кажется — хандрит…
Вашему протеже есть место у меня в конт<оре> на 60 руб. Все остальное – зависит от него. Пусть одолеет карьеру. Завтра вышлем ему деньги. Варенье кончается.
Целую вас
Подпись».
Как видим, отношения с матерью Елизаветы Федоровны были самые свойские.
Теперь — открытка ей самой:
«Петроград 14.6.16
Ахтырка 17.7.16
г. Ахтырка
Харьк. губ.
Харьковск. улица
д. Петренко
Елизавете Федоровне Петренко
Здравствуйте!
Оно бы пора, собственно, и собираться в Петроград, чего в самом деле хотите, чтобы вам было смешно? Так я вам скажу: у нас холодно. Вспоминаю нашу Ахтырскую “крокетную” жару и плачу от тоски по ней.
Я заметил: Петроград делает меня вялым: не хочется работать. Спасибо за письмо. Оно хорошее. Целую всех кто меня любит. Арк.».
Может быть, писателю летом 1916 г. так и не удалось отдохнуть в Ахтырке, а, может быть, удалось. Следующая сохранившаяся открытка не имеет штемпеля, поэтому датировать ее сложно, и написана не Аверченко, а его приятелем, карикатуристом Михаилом Линским (наст. фам. Шлезингер):
«Дорогой друг! Поверите ли вы, если я скажу, что уже соскучился по Вас, по ласковым глазам вашим и доброму голосу?! Ей Богу, соскучился, и с нетерпением рвусь в Ахтырку.
Едем мы с Аркадием 5-го, а в Ахтырке предполагаем быть 20-22.
А вы пока отдохните от нас и копите деньги для “кункена”.
Чудеснейшей Софии Ефимовне передайте мой привет, идущий от самого сердца.
Будьте здоровеньки, мой милый, очаровательный друг. Целую ваши загорелые руки.
Ваш подпись
Аркадий помешался на открытках: покупает их пудами. Эту я стянул у него».
Прежде чем прокомментировать письмо Линского, заметим, что все процитированные открытки говорят скорее о флирте, нежели брачных отношениях Аверченко и Петренко, и флирте не самом безоблачном. По-видимому, Елизавета Федоровна вела себя по-царски, не зря писатель в шутку именовал ее «высокоблагородием», а в последнем случае вообще доверил общение с ней третьему лицу. Семейная легенда Петренко утверждает, что все откровенные письма, указывающие на истинный характер связи, уничтожили. Оставили только формальные, безобидные.
