В.Д. Миленко
ПИКАРЕСКА В РОССИЙСКОЙ САТИРИЧЕСКОЙ ПРОЗЕ 1920-1930-х ГОДОВ:
К ПРОБЛЕМЕ ЖАНРА
Опубликовано (ссылка обязательна): Наукові записки Харківського національного педагогічного університету ім. Г. С. Сковороди. Вип.3(47). Харків, 2006. С. 95-103.
Скачать автореферат диссертации http://avtoreferat.net/content/view/11388/31/
Статья "Цирковое пространство в архитектонике романа "Мастер и Маргарита" М. А. Булгакова" http://dspace.nbuv.gov.ua/bitstream/handle/123456789/75753/39-milenko.pdf?sequence=1
Функционирование пикарески в российской прозе 1920-1930-х годов следует отнести к числу проблем, недостаточно исследованных отечественной наукой. Советские и современные российские литературоведы Ю. Борев, Л. Ершов, Л. Яновская, Ю. Щеглов, Д. Фельдман, С. Голубков и другие прослеживали активизацию плутовской темы в сатирической прозе второго и третьего десятилетий ХХ века главным образом на материале дилогии И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок», оставляя без внимания целый ряд произведений, возрождающих древний жанр пикарески. Между тем о реактуализации этой жанровой формы свидетельствует появление повестей М. Булгакова «Похождения Чичикова» (1922), Вс. Иванова «Чудесные похождения портного Фокина» (1923), А. Толстого «Похождения Невзорова, или Ибикус» (1924), Свэна (И. Кремлева) «Сын Чичерина» (1926); романов И. Эренбурга «Рвач» (1924) и «Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца» (1927), Ю. Берзина «Форд» (1927), М. Ройзмана «Минус шесть» (1928), Арк. Бухова «История трех святых и некоторых посторонних» (1930). Традиции плутовского романа прослеживаются также в «московских главах» романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита» (1928-1940), о чем писали А. Вулис, А. Барков, Э. Лимонов. Однако в современном российском и украинском литературоведении до сих пор нет специальных работ, посвященных российской плутовской повести и роману 1920-1930-х годов, чем обусловлена актуальность и научная новизна настоящего исследования. Целью данной статьи является попытка осмысления причин возрождения жанра пикарески в советской сатирической прозе эпохи нэпа и его кризиса на рубеже 1920-1930-х годов, предпринимаемая в украинской русистике впервые. Освещение заявленной проблемы, как нам кажется, открывает новый перспективный аспект изучения специфики жанровой системы российской прозы второго и третьего десятилетий ХХ века и способствует заполнению научного вакуума, возникшего за годы официального игнорирования плутовской повести и романа в СССР.
Литературный жанр пикарески, являясь историческим продуктом европейского социально-политического катаклизма ХVI-ХVII веков («эпохи бродяжничества»), неизменно возрождается в литературе переходных эпох, когда особую актуальность приобретает экзистенциальная проблема выживания. Как отметил В. Хализев, любые литературные жанровые структуры «имеют жизненные аналоги, которыми обусловливается их появление и упрочение» [11, с. 340]. «Жизненным аналогом» художественного мира пикарески являются постреволюционные состояния общества, сопровождающиеся распадом сложившихся социальныхиерархий, ломкой аксиологической и идеологической систем, духовным и физическим «бродяжничеством» масс. Возрождение плутовской повести и романа в прозе начала 1920-х годов было вызвано совокупностью нескольких внехудожественных и внутрилитературных факторов:
1. Социальный катаклизм переходной эпохи. Революция 1917 года «сдвинула» с насиженных мест население огромной страны. Появилась масса «деклассированных элементов», различных «бывших» людей, выпавших из своих социальных ячеек. Страна наполнилась бродягами и беспризорными, мошенниками и уголовными преступниками. Подобно Испании ХVI века, бродяги в России стали настолько типичным явлением, что обрели вторую жизнь в литературе и стали героями советских пикарескных повестей и романов. Революция разрушила все сложившиеся жизненные устои и социальные иерархии, поставив людей различных возрастных групп перед проблемой физического и духовного выживания.
2. Актуализация проблемы выживания. Оживление коммерческого авантюризма. Голод и обнищание масс привели к оживлению различных форм авантюризма. Нищие и попрошайки, подлинные и мнимые, наполнили своим плачем улицы и площади городов. Оживились разнообразные «астрологи/прорицатели», «знахари» - порождение смутных времен. По дорогам РСФСР двинулись всевозможные самозванцы вроде «детей лейтенанта Шмидта» и «сыновей Чичерина». Пик расцвета коммерческого авантюризма пришелся на годы нэпа.
3. Оживление празднично-карнавального мироощущения. Революционное время, алогичность и ирреальность происходящего, что нашло отражение в политкарнавалах большевиков, массовых театрализованных действах, изобилующих приемами поэтики русского народного театра, обусловили оживление писательского карнавального мироощущения. Карнавальная семантика проникала в литературу на уровнях образной структуры (сатирические гротескные архетипы и стереотипы), сюжетных перипетий (мнимые смерти и воскрешения, переодевания, самозванство, узнавания – не узнавания), поэтики (театрально-карнавальные компоненты).
4. Вестернизация литературы. В 1920-е годы, по словам Ю. Тынянова, «центр внимания литературной и окололитературной среды сместился с традиционно-высокой лирики на пародийные и сатирические жанры, а также на прозу авантюрного характера» [8, с. 13]. Канонам сюжетной, развлекательной прозы отвечал авантюрный роман, поэтому советские авторы (И. Эренбург, В. Каверин, М. Шагинян, Б. Лавренев, М. Слонимский) учились принципам авантюрного сюжетостроения на примере западных романов ХIХ столетия (произведений Ч. Диккенса, А. Дюма, Ж. Верна, Р. Стивенсона). Источниками сюжетного заимствования явились также плутовская новеллистика О' Генри, роман Я. Гашека «Похождения бравого солдата Швейка» и другие произведения начала ХХ столетия.
Советские плутовские повести и романы, сохраняя генетическое родство с западноевропейскими образцами жанра, приобретали новаторские черты. Основная идея жанра пикарески – «Деньги правят миром!» - в СССР не имела смысла и звучания.. Не укладывался в рамки идеологии и традиционный космополитизм пикаро, ибо советский человек не имел права жить по принципу «ubi bene, ibi patria». Развенчание советскими авторами пафоса индивидуализма, характерного для плутовского романа, способствовало изменению всей сюжетной схемы плутовских произведений: пикаро в результате авантюрных перипетий двигался не «от худшего – к лучшему» (что является жанровой традицией), а наоборот, и все его притязания и махинации оканчивались крахом (общественным порицанием, арестом и тюремным заключением, гибелью).
Пикаро не мог быть не только главным, а вообще героем советского романа. Этот образ считался нетипичным, отжившим свое и выродившимся как общественное явление. Плут (антигерой, антагонист) концентрировал в себе человеческие пороки и идеологические пережитки, с которыми советская власть вела беспощадную борьбу, и противостоял герою «высокой» прозы (положительному идеалу) - коммунисту, борцу за счастье и свободу человечества, за революционные идеи.
Хорошо осознавая чуждую мораль и проблематику плутовского жанра, советские авторы-сатирики начала 20-х годов выбирали героя так, чтобы не прибегать к широким художественным обобщениям и аллюзиям. Например, М. Булгаков в пикареске-пародии «Похождения Чичикова» изобразил похождения «гоголевского персонажа» (и не более!) в Советской России. Вс. Иванов главному герою повести «Чудесные похождения портного Фокина» – традиционному русскому фольклорному дураку – приписал мечты о мировой победе социализма. «Сын Чичерина» из пикарески Свэна полностью дублирует поступки Хлестакова. Названные произведения, не представляя большой художественной ценности и не претендуя на «путешествие в личность» (А. Вулис) плута эпохи нэпа, практически не привлекали к себе внимание критики. Иначе обстояло дело с плутовским романом 20-х годов, содержащим широкую панораму жизненных типов и конкретно-исторический материал.
Первую же пикареску, созданную на материале русской революции 1917 года, - повесть А. Толстого «Похождения Невзорова, или Ибикус» - советская критика 20-х годов встретила настороженно. М. Столяров, в частности, писал: "Масштабность изображенных в повести исторических событий и количество действующих лиц позволяют отнести «Похождения Невзорова…» скорее к романной форме (тем более что в рассматриваемый период не существовало четких жанровых границ между повестью и романом).«Ибикус» - забавен; всего забавнее, что А.Н. Толстой думает, будто описанное им происходило не в Париже на Понсон-де-Террайля, а в России 18-19-го года. А впрочем, думал ли он что-нибудь, когда писал? <...>» [7, с. 6]. Толстого обвинили в комическом изображении трагических страниц русской истории. Это понятно: слишком живы были еще в памяти ужасы революции и гражданской войны. Даже шестьдесят лет спустя, в 1989 году, советский критик С. Боровиков назвал героя этой повести «неожиданным» и указал, что «Толстой взял на себя удивительную задачу: показать историческую эпоху глазами мелкого проходимца!» [1, с. 7].
Немало испытаний выпало на долю романа И. Эренбурга «Рвач», в котором рассказана биография авантюриста эпохи нэпа. Роман был написан в Париже и там же издан на средства писателя в 1925 году. Ленгиз категорически отказался от публикации этой книги. Роман «Рвач» не вошел в собрание сочинений Эренбурга 1928 года и был опубликован в СССР только в собрании сочинений 1964 года с критическими комментариями А. Ушакова, который обвинил писателя в том, что он «порой не только не находит слов осуждения в адрес своего героя, а, напротив, объяснением побудительных причин, руководивших им в тот или иной момент, по существу снимает с него всякую ответственность» [9, с. 607].
Неожиданным для советской критики стал плутовской роман И. Эренбурга «Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца» о странствиях гомельского портного- еврея. Все попытки автора напечатать этот роман в СССР окончились неудачей. Не помогло и обращение к Н. Бухарину, на чувство юмора которого Эренбург рассчитывал. 29 марта 1928 года «Правда» напечатала статью Бухарина «Чего мы хотим от Горького», в которой мельком упоминался роман о Ройтшванеце: «А у нас? Уж если заскулят, так заскулят! Собачьи переулки, Проточные переулки, Лазики Ройтшванецы (последний роман Эренбурга), - дышать нельзя! Размазывать этакую безыдейную, скучную, совсем неправдивую в своей односторонности литературную блевотину - это дело неподходящее! Это не борьба, и не творчество, и не литература; это - производство зеленой скуки для мертвых людей» [10, с. 577]. Товарищеские отношения И. Эренбурга с Н. Бухариным после этого инцидента надолго оказались прерванными. В советской печати вплоть до конца 80-х годов о романе «Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца» не было ни одной статьи и ни одной рецензии. Сам роман был опубликован лишь в 1989 году в журнале «Звезда» (с послесловием А. Рубашкина).
«Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца» - роман, который не был напечатан в 20-е годы исключительно по причине официального неприятия в СССР гражданской позиции его автора. «Еврейская тема» произведения не была для прозы этого периода неожиданной или скользкой. Так, в 1927 году ленинградским издательством «Прибой» был выпущен плутовской роман Ю.С. Берзина «Форд» о похождениях еврейского коммерсанта и авантюриста Калмана Форда. Эта книга вызвала дискуссии. В 1928 году в критическомальманахе «Голоса против» критик М. Майзель назвал роман Берзина «апологией нэпманства», а в 1930-м году А. Безыменский в литературном альманахе «Удар за ударом» (М.; Л., Госиздат) опубликовал эпиграмму на Ю. Берзина:
Пятно, давая "крупным планом",
Сей автор величает гордо
Почти пародию – романом,
А клячу нэпманскую – «Фордом».
Юлий Берзин (1904-1942) в 1938 году был арестован и приговорен к заключению в ИТЛ сроком на 8 лет. Сведений о его дальнейшей судьбе нет (реабилитирован в 1957 году). Роман «Форд» выдержал два издания (1927, 1928), а в 1948 году был изъят из библиотек.
Плутовскую «еврейскую» тему продолжил нашумевший в 20-е годы роман М. Ройзмана «Минус шесть» о жизни еврейской буржуазии в условиях революции и нэпа. Как поэт-имажинист из окружения Сергея Есенина М. Д. («Мотя») Ройзман (1896-1973) сегодня достаточно известен, в то время как его проза совершенно забыта. В романе «Минус шесть» Ройзман сатирически изобразил процесс «приспосабливания» к условиям «новой» действительности бывшего еврейского купца Арона Фишбейна, с сарказмом разоблачил мир еврейского мещанства, сделав упор на его цинизм, религиозное ханжество, национализм и ограниченность. Однако критика усмотрела недостатки в том, что «элементы сатиры в романе проведены <...> недостаточно последовательно и целеустремленно, - они переходят в легкий развлекательный юмор» (Ю. Ларин) [5, с. 211]. Роман, вышедший двумя изданиями (1928; 1930), более никогда не переиздавался.
Несмотря на старания советских писателей очернить и сатирически высмеять плутовского героя, он тем не менее был окружен в прозе 20-х годов атмосферой некоторой героики. Можно сказать, что пикареска проделала отрицательную работу: стала «школой жизни» для мошенников и одновременно представила читателю целый ряд обаятельных и остроумных антигероев. Особенной популярностью у нескольких поколений советских читателей пользовался Остап Бендер – центральный герой дилогии Ильфа и Петрова. Обаяние и привлекательность этого персонажа вызывали тревогу А. В. Луначарского, который в предисловии к американскому изданию «Золотого теленка» (1931) отметил: «Остап Бендер, который все разлагает своей философией беспринципности, своим организмом очень умного комбинатора, начинает нас тревожить, как бы не вообразил кто-нибудь, что это – герой нашего времени <...>». И далее: «…сочувствие к такому типу явится элементом анархическим» (курсив наш – В.М.) [6, с. 66].
Дилогия И. Ильфа и Е. Петрова в наши дни отнесена к разряду отечественной классики, а в 1920-1930-е годы об этих произведениях высказывались самые различные мнения. Так, например, рецензент И. Дукор в 1929 году упрекнул роман «Двенадцать стульев» в недостаточной полновесности и «реальности» сатиры, в доминировании забавного «приключенчества» над злободневностью, в том, что главные герои являются «группой деклассированной, случайной по всем своим социо-психологическим признакам» (курсив наш – В.М.) [3, с. 94-95]. Роман «Золотой теленок» был разрешен к печати только в 1931 году, после вмешательства М. Горького. Между написанием двух книг прошло всего два года, однако за это время многое изменилось в стране.
В литературной критике начала 1930-х годов получило распространение противопоставление социалистического реализма как метода исключительно утверждающего - реализму прошлого как методу только критическому. Появилось недоверчивое и пренебрежительное отношение к сатире. Нашлось немало тех, кто отрицал нужность сатиры и считал смех несовместимым с атмосферой героики (И. Нусинов, В. Блюм, Е. Журбина, С. Цимбал, В. Бушин и другие). На фоне общего угасания сатиры наиболее тяжелой оказалась судьба сатирического романа, выдержавшего немало атак критиков, считавших, что при обращении к романной форме значительно возрастает обобщающий момент, что может повести к «подрыву основ» независимо от позиции художника. Началось угасание сатиры. Пикареску постигла общая участь больших сатирических жанров. Для плутовского романа - наследия карнавальной культуры – характерна направленность смеха на всех и вся, а герой-пикаро как потомок архаического шута пользовался во все времена привилегией безнаказанного правдивого шутовского слова. Главная привилегия шута – разговор на равных и критика царя – в СССР 30-х годов была немыслима. Мы склонны согласиться с Г.А. Космолинской в том, что «вседозволенность смеха, присущая карнавальной культуре вообще, в России, особенно если речь идет об отношениях человека и верховной власти, всегда имела ограниченный характер» [4, с.123].
Однако на кризис плутовской повести и романа повлияли не только официальные гонения на сатиру, но и изменение социально-политической ситуации в стране. В начале 30-х годов социальные проблемы (бродяжничество, нищенство, спекуляция, мошенничество), положенные в основу сюжетов пикаресок, были преодолены. Утверждение метода социалистического реализма привело к вытеснению на периферию жанров, сопротивлявшихся этому методу (среди них была плутовская проза). К середине 1930-х годов пикареска была исключена из жанровой системы советской литературы.
Окончательный приговор плутовской повести и роману был вынесен М. Горьким на Первом Всесоюзном съезде советских писателей. Во вступительном докладе писатель провозгласил: «Начиная с фигуры «Тиля Уленшпигеля», созданного в конце ХV столетия, с фигуры «Симплициссимуса» ХVII в., «Лазарильо из Тормес», «Жильблаза», героев Смоллета и Фильдинга – до «Милого друга» Мопассана, до Арсена Люпена <...> - мы насчитаем тысячи книг, героями которых являются плуты, воры <...> Это и есть настоящая буржуазная литература, особенно ярко отражающая подлинные вкусы, интересы и практическую «мораль» ее потребителей» (курсив наш – В.М. ) [2, с. 8]. Высказывание М. Горького о том, что «плут – любимый герой буржуазной литературы», взяли на вооружение советские критики и литературоведы и руководствовались им вплоть до конца 80-х годов ХХ столетия.
Во второй половине 1930-х годов сатирический роман, изображающий плутовские похождения героев в советском обществе, уже не мог увидеть свет. Показательна в этом отношении судьба «закатного романа» романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита», который был опубликован много лет спустя после создания. Герои Булгакова – инфернальные плуты Коровьев и Бегемот – единственные пикаро советской литературы, которым удалось не просто избежать наказания и ареста, но и самим наказать «новых людей». Правда, для этого их пришлось сделать чертями (свитой сатаны).
Таким образом, 1920-е годы в силу специфики историко-политического и культурного контекстов эпохи явились периодом реактуализации и активного функционирования жанровой модели плутовской повести и романа. Кризис жанра, наметившийся в 1930-е годы и вызванный тотальным неприятием авантюризма, индивидуализма и космополитизма официальной советской идеологией, продлился вплоть до конца 1980-х годов. В советской литературной парадигме плутовской повести и роману как «буржуазным» (М. Горький), а следовательно, «чуждым» явлениям не нашлось места. Большинство из рассмотренных в статье произведений являются частью «возвращенной литературы», т.е. стали доступны читателю лишь в 1960-1980-е годы. Повесть Свэна и романы Арк. Бухова, Ю. Берзина, М. Ройзмана не переиздавались с 1920-х годов. Внехудожественный контекст «постсоветской» эпохи способствовавал расцвету пикарески в новейшей российской паралитературе и, что немаловажно, снятию идеологического табу с этого жанра. Количество плутовских романов и повестей, появившихся в 1990-х - начале 2000-х годов, велико (Л. Корсунский. Игрек первый. Порочная женщина; О. Михайлов. Пляска на помойке; Ю. Дубов. Варяги и ворюги; К. Кендер. День независимости; цикл авантюрно-иронических детективов Н. Александровой из серии «Наследники Остапа Бендера: Лола и Маркиз»; Е. Михайличенко, Ю. Несис. Гармония по Дерибасову; М. Галина. Гиви и Шендерович, Св. Логинов. Картежник; Д. Слаповский. День денег, С. Бурмяк. Кот и другие). Вседозволенность художественного слова и интенция на литературный скандал способствуют появлению эпатажных произведений в жанре пикарески, среди которых следует отметить роман «Правда» (2005) Д. Быкова и М. Чертанова, в котором героем-пикаро является В. Ленин. Эта книга стоит в одном ряду со скандальным исследованием армянского историка Л. Абрамяна «Ленин как трикстер» (2005), а ее проблематика в конечном счете восходит к трагикомической «лениниане» Аркадия Аверченко, создававшейся на протяжении 1918-1920 годов. В отдельную тенденцию развития новейшей плутовской прозы можно выделить появление «пролонгаций» и «версий» плутовской дилогии И. Ильфа и Е. Петрова («Триумф великого комбинатора, или Возвращение Остапа Бендера» Б. Леонтьева, «12 кресел» А. Митрофанова).
Обращение к анализу процесса функционирования пикарески в советской литературе дополняет картину литературного процесса второго и третьего десятилетий ХХ века и свидетельствует об объективно существовавшем тогда жанровом разнообразии. Плутовская повесть и роман 1920-1930-х годов, оставаясь ярким и малоисследованным фактом пореволюционной эпохи, требует дальнейшего изучения.
ЛИТЕРАТУРА
1. Боровиков С. От составителя// Русская советская сатирическая повесть. 20-е годы. – М.: Советская Россия, 1989. – С. 5-20.
2. Горький М. Вступительный доклад// Первый Всесоюзный съезд советских писателей. Стенографический отчет. – М.: Художественная литература, 1934. - С. 3-7.
3. Дукор И. Рецензия на «12 стульев» // Молодая гвардия. – 1929. - № 18. – С. 94-95.
4. Космолинская Г. «Естественное равенство» как тема плутовской литературы ХУШ века (итальянский роман о Бертольде в России) // Европейское просвещение и развитие цивилизации в России. – Саратов: Изд-во СГПИ, 2001. – С. 117 – 124.
5. Ларин Ю. Матвей Ройзман // Краткая литературная энциклопедия: В 10 т. – Т. 9. – М.: Советская энциклопедия, 1935. – С. 211.
6. Луначарский А. Ильф и Петров // 30 дней. – 1931. - № 8. –С. 62-67.
7. Столяров М. Письма о современной литературе: Писатель и современность// Россия. - № 4. – 1925. – С. 12-15.
8. Тынянов Ю. Поэтика. История литературы. Кино. – М.: Просвещение, 1977.- 546 с.
9. Ушаков А. Комментарии // Эренбург И.Г. Собр. соч.: В 9 т. – Т. 2. – М.: Художественная литература, 1964. – С. 604-608.
10.Фрезинский Б. Комментарии// Эренбург И.Г. Собр. соч.: В 8 т. – Т. 3. – М.: Художественная литература, 1991. – С. 576-585.
11. Хализев В. Теория литературы. – М.: Высшая школа, 2000. – 399 с.
