© Миленко В. Д.
«НЕЧТО ВРОДЕ ЛЕКЦИИ О ЮМОРЕ»:
НЕИЗВЕСТНАЯ РУКОПИСЬ А.Т. АВЕРЧЕНКО
Для цитирования: Миленко, В. Д. «Нечто вроде лекции о юморе»:
неизвестная рукопись А. Т. Аверченко // Гуманитарная парадигма. 2018. № 4 (7). С. 48-64.
____________________________________________________________________________________________________
Только давайте, господа, прежде всего условимся: я категорически заявляю, что не хочу, ни в коем случае не хочу — одному себе приписывать успех «Сатирикона», и вы, пожалуйста, тоже этого не думайте. Иначе это свяжет и меня, и вас.
С чувством гордости и тихого умиления могу сказать: успех «Сатирикона» — это успех каждого отдельного сотрудника и всех вместе! Успех его был в непрестанном горении творчества всех писателей и художников «Сат.<ирикона>», в горячей любви к русской литературе и 2[к русскому] искусству.
Сатириконцы непрестанно кипели в горячке коллективного творчества, как в котле. Они сделали из «Сатирикона» маяк, на приветливый огонёк которого слетались многие неведомые, чьё имя потом сверкало ясной звёздочкой.
Моими товарищами по работе, ближайшими сотрудниками были: Тэффи[xiv], Арк. Бухов[xv], Саша Чёрный[xvi], художники Радаков[xvii], Юнгер[xviii], изумительный художник-график и живописец Александр Яковлев[xix], темпераментный, яркий, неожиданный, как ракета, карикатурист Ре-Ми[xx] — с такой блестящей гвардией можно было завоевать не только Россию, но и весь мир.
Никто иной, как мои товарищи сатириконцы, подняли упавший, скитавшийся до того по задворкам портерных 2[русский] юмор — на недосягаемую высоту!
Был период (до нашей горе-революции), когда слово «Сатирикон» стало нарицательным, когда наши политические карикатуры и остроты цитировали с трибуны не только Госуд.<арственной> Думы, но даже солидные престарелые члены Государственного Совета, отвечая интерпеллянтам на сухой деловой вопрос! 2[В Госуд.<арственном> Совете цитировали подписи под нашими кар.<икатурами>].
Не за себя, а за своих товарищей могу я с гордостью ответить, что от «Сатирикона» началась блестящая страница возрождения русского юмора.
Мы проявили неслыханную деятельность. Еженедельно десятки тысяч нашего журнала птицами разлетались по всей России и Сибири, чуть не ежедневно выходили новые издания наших книг — сатириконцы смехом засыпали Россию! Большие книги мы выбрасывали на рынок сотнями тысяч, а дешёвую библиотеку[xxi], по нашей терминологии — «семечки» — печатали буквально миллионами. 2[Мы сочиняли новую всемирную историю[xxii], новую географию[xxiii], энцик.<лопедические> словари[xxiv]. Наши книги] переводили на все европейские и даже два азиатских языка, мы написали десятки пьес, открыли два театра смеха, у нас был огромный книжный склад, большая собственная типография, агентурные конторы по всей России…
Но пришли большевики и — где это всё?
Тэффи — в Париже[xxv], Сашу Чёрного, по слухам, расстреляли 2[Чёрный в Берлине[xxvi], Гумилева расстреляли], Ре-Ми скрывался где-то на юге 2[и только недавно вынырнул в Париже][xxvii], Радаков голодает в Петербурге,[xxviii] Александр Яковлев 2[этим размахом чёртова колеса был забр.<ошен>] — в Японии[xxix] и только два бывших сатириконца[xxx], два ренегата, память о которых я хотел бы вырвать из дорогих нашему сердцу страниц журнала — два наших бывших сотрудника блаженствуют под эгидой и попечительством 2[Льва] Троцкого и 2[Анатолия] Луначарского.
Нас, сатириконцев, переводили на все европейские языки и теперь наши книги тоже есть на всех европейских языках, кроме одного — русского!
1[Последние 2 года наших книг на русском языке нет[xxxi]. Я — в Севаст.<ополе>, Тэффи в Париже и даже <2 сл. нрзб. >].
Пришла кучка беззастенчивых негодяев и, задушив всю Россию, задушила заодно и русский юмор — кость от кости и плоть от плоти русского народа.
Когда мы были в России — вся Россия смеялась, потому что жизнь — есть смех и творчество. Теперь — разве Петербург смеётся? Разве Москва смеётся? Рубиновые, кровавые слёзы сливаются в широкие ручьи, и вся Россия залита ими.
Убийцы сами не умеют смеяться и не переносят чужого смеха. Вопреки пословице, они захватили квартиру повешенного или, и у них только и разговору что о верёвке!
Это — юмор висельника, это хриплый смех палача, это весёлое карканье воронья над полусгнившим трупом!
2[Но, господа, после смерти наступит воскресенье, а всякое воскресенье это — радость, это праздник, улыбка и смех.
Кровь высохнет, рыданья утихнут, и снова миллионами весенних дождевых капель засверкает на родимых клейких листочках — русская улыбка, русский светлый юмор!].
***
Впрочем, что же это я, господа… Это не лекция о юморе, а похоронный марш Шопена.
Прошу прощения.
***
Все мы, господа, собравшиеся здесь — люди со спокойной совестью, значит, нечто вроде взрослых детей, а дети 1[как известно] любят, чтобы «книжка была с картинками».
Поэтому, разрешите мне иллюстрировать мою лекцию рядом таких картинок, где, вместо сухой классификации юмора — будет живое его воплощение в слове…
Первая картинка, это — еврейский юмор…
Я отвожу еврею в русском юморе очень почётное место, начиная от симпатичного гоголевского Янкеля в «Тарасе Бульбе»[i], до… вплоть до рассказов нашего талантливого темпераментного Волошина[ii], вплоть до знаменитого, так называемого «еврейского анекдота»!
Всякий анекдот, а тем более еврейский должен быть краток, рельефен и душист[iii], в его нескольких словах должна зачастую заключаться целая драма, поэма или роман.
Вот вам, наудачу два еврейских анекдота: Аверченко с А. Волошиным (1-й справа). Сев., 1920 г.
Первый — разговор по телефону:
– Соломон Абрамыч! Поздравьте: у моей жены родился ребёнок!
– А-а… Поздравляю, поздравляю… Слушайте, а кто отец?
– Что вы спрашиваете? Что вы спрашиваете, идиёт паршивый?!!
– Чего вы ругаетесь? Я только так спросил. Я думал — вы знаете.
И второй анекдот из 15 слов, но в котором целая огромная драма загнанного, униженного мужа.
– Слушайте, Мойша! Это прямо таки неудобно: весь город говорит, что Соловейчик живёт с вашей женой…
– Подумаешь, какое счастье: захочу — я тоже буду жить с ней!
По вашим лицам я вижу, что еврейский юмор вам, как и мне — очень по душе, поэтому первой иллюстрацией к своей «лекции о юморе» я покажу мой диалог «Рыцарь индустрии» — это крохотная пьеска, шедшая в России буквально тысячи раз[iv]!.. Я не мог удержаться от соблазна показать вам её, потому что у нас на роль коммивояжёра Цацкина есть такой ценный актёр, как Волошин!.. Роль хозяина в руках опытного столичного актёра Шатова[v].
Итак — первая иллюстрация — диалог Арк. Аверченко «Рыцарь индустрии».
Л. В. Мансветова. 1923 г. ***
Вторая моя иллюстрация это — вековечная, неиссякаемая тема о взбалмошной женщине, скажу более — о глупой женщине.
Должен оговориться: когда глуп мужчина — это грубо, некрасиво и отталкивает, но глупая молодая женщина — это так изящно, так очаровательно, как яркоцветный цветок с сильным запахом!..
Диалог называется: «Птичья головка»[vi] — написан он мной специально для этой лекции о юморе, как легкомысленная иллюстрация к серьёзной книжке.
Роль жены — в руках нашей очаровательной малиновки гнезда — Л. В. Мансветовой[vii].
Роль мужа исполнит дрозд-пересмешник Арк. Аверченко![viii]
***
Третьей и последней иллюстрацией я преподношу, на закуску, как некий душистый плод, как драгоценный сосуд, наполненный дорогим старым вином — преподношу отрывок из Гоголя — «Мёртвые души» — разговор дамы просто приятной и дамы приятной во всех отношениях.
Ах, господа! У всех народов мира есть одна книга — утешительница и целительница скорби — святое Евангелие Я не кощунствую, если скажу, что кроме этого общего Евангелия, у нас 1[русских] есть своё русское Евангелие, где мы можем всегда почерпнуть бодрость, веселье, смех, утешение и веру в будущее… Это — Гоголь.
В минуты тоски, сомнения и уныния, я открываю эти ароматные страницы и с них льётся в измученную душу ласка, утешение и целый океан любви к нашей измученной Руси…
Как и в Евангелии, мы у Гоголя можем на всё найти ответ.
Вот, например, я недавно перелистывал его и стал выбирать места, подходящие к нашему времени. Посмотрите, что получилось[ix].
[i] Предприимчивый еврей, торговавший в предместье Запорожской Сечи.
[ii] Волошин Александр Александрович (1892–1960) — актёр, литератор, участник Белого движения. Эмигрант. Автор мемуаров «На путях и перепутьях» (Сан-Франциско, 1953).
[iii] Размышления о природе анекдота писатель продолжит в юмористическом эссе «Искусство рассказывать анекдоты», где вновь приведёт анекдот о Мойше и его жене. Эссе вошло в сборник «Пантеон советов молодым людям, или Вернейшие способы, как иметь успех в жизни» (1924).
[iv] Инсценированный одноимённый рассказ Аверченко 1909 года. Одноактная пьеса впервые была опубликована в сборнике писателя «8 одноактных пьес и инсценированных рассказов» (1911).
[v] Личность установить не удалось.
[vi] Писатель лукавит. На самом деле он изменил название старой одноактной пьесы «Когда женщина захочет», опубликованной в его сборнике «Без суфлёра. Пьесы и монологи» (1916). Под названием «Птичья головка» пьеса была опубликована в сборнике эмигрантского периода «Чудаки на подмостках. Новая книга пьес и скетчей для сцены и чтения» (1924).
[vii] Мансветова Лидия Васильевна (? – 1963) — театральная актриса. До революции служила в харьковской труппе Н. Н. Синельникова, затем в одесской труппе А. Т. Сибирякова, ставшего её мужем. С 1920 года — в Королевстве сербов, хорватов и словенцев (будущей Югославии). Стала первой русской актрисой в труппе Белградского Народного театра. Играла на сербском языке. Успешно пробовала себя в режиссуре.
[viii] В беженские и эмигрантские годы Аркадий Аверченко вынужденно стал актёром, но играл только в собственных пьесах. См.: Хлебина, А. Е., Миленко В. Д. Беженские и эмигрантские годы Аркадия Аверченко (1918–1925). М.: Дмитрий Сечин, 2013.
[ix] Финальные 4 абзаца являются вольной цитатой из фельетона Аверченко «Дядя Митяй и дядя Минай», впервые опубликованного в симферопольской газете «Таврический голос» № 123 (273) за 25 декабря 1919 года (7 января 1920 года). Вероятнее всего, после фразы «Посмотрите, что получилось» писатель полностью зачитывал фельетон, поэтому рукопись выглядит оборванной. Вероятно и то, что он мог зачитывать фельетон «Николай Васильич уходит…», опубликованный в севастопольской газете «Юг» № 90 за 13 ноября 1919 года. В фельетоне обильно цитировалась поэма «Мёртвые души».
