Приветствую Вас Гость
Меню сайта
Родственники АверчСаша ЧерныйТелеспектакльС. Черный ЖитомирФильм об Аверченко |
АРКАДИЙ АВЕРЧЕНКО КАК ТРИКСТЕР СЕВАСТОПОЛЬСКОГО ГОРОДСКОГО МИФА: СЮЖЕТЫ 1920 ГОДА
"- Ехать так ехать, - добродушно сказал попугай, которого кошка вытащила из клетки" (эпиграф к "Запискам Простодушного" Арк. Аверченко). © Рисунок В. Вознюка, 2017 г. ____________________________________________________________________________________________________________ Аркадий Аверченко - genius loci Севастополя и по праву рождения, и по весомому вкладу в создание литературной репутации города, а также городского мифа. Последний вобрал в себя личность писателя, едва различимую в череде повествовательных масок и биографических легенд, а также его творчество, занимающее особое положение в обширном «севастопольском тексте» отечественной литературы. Неизменные авторская ирония, карнавальная перестановка «верха и низа» (вместо пафоса – комическое бытописание), внимание Аверченко к авантюрному, а не героическому началу «севастопольского характера» позволяют достаточно точно определить его роль в городском мифе. Аверченко – трикстер, привносивший игровую, маскарадную, шутовскую струю в мир тотальной серьезности местных «культурных героев» (из писателей к ним можно отнести, например, Л. Н. Толстого) и, тем не менее, не перешедший в разряд антигероев. Особенно наглядно эта роль Аверченко прочитывается в севастопольских событиях эпохи гражданской войны, ставшей отечественной мифологемой. Период биографии писателя 1919-1920 годов вплоть до недавнего времени с трудом поддавался документальной реконструкции. Советские источники содержали политически однобокую и скупую информацию. Например, в сборнике «Антанта и Врангель» (1923) отмечалось, что Аверченко во время гражданской войны печатался в севастопольской газете «Юг», которая «обладала большими средствами, давала обильный материал для чтения, блистала лучшими литературными именами, составлялась очень живо и разнообразно» [1, с. 182]. Далее отмечалось, что фельетоны «короля смеха» «были полны злобы против Советской власти, надуманны и грубы, талант популярного юмориста от напряженной работы определенно стал сдавать, и редко-редко сверкали блестки былого дарования» [1, с. 183]. Известный крымский меньшевик П. И. Новицкий в брошюре «Печать и революция» (1921) назвал фельетоны Аверченко в местной прессе «бездарными». Затем наглядно продемонстрировал, что и в те годы в Крыму не все знали, что Аверченко - севастополец: «…этот одесский журналист, издавший в Крыму новую пачку своих рассказов под названием "Сорок тысяч ножей в спину революции", … превратился из бойкого сатириконца в беззубого хихикающего паяца» [2, с. 57]. Гиперболическое искажение названия «Дюжины ножей в спину революции» (1920) здесь, несомненно, намеренное. Зарубежные источники об Аверченко, как и сама газета «Юг», запертая в советских спецхранах, достаточно долго были недоступны. Только в 1999 году в России переиздали монографию американского слависта Д. А. Левицкого «Жизнь и творческий путь Аркадия Аверченко», написанную им еще в 1969 году. По материалам эмигрантского архива писателя Левицкий впервые выяснил, что газета «Юг» начала выходить в июле 1919 года, что писатель был ее пайщиком, вел в ней рубрики «Маленький фельетон» и «Без заглавия», а также отвечал за литературную часть. Левицкий установил, что официальный редактор этого издания, Г. И. Фальченко, был зятем Аверченко, и предположил, что именно поэтому читатели считали «Юг» «газетой Аверченко» В остальном же, пытаясь разобраться со слухами о закрытии «Юга» военной цензурой, Левицкий допустил путаницу. Нам же в 2011-2013 годах посчастливилось работать с подшивками этого редчайшего издания, представленными в коллекции Славянской библиотеки Праги, и достаточно точно воссоздать все эпизоды жизни газеты. Здесь мы рассмотрим лишь те из них, что показывают взаимодействие Аверченко с добровольческой властью, а именно с генералами Я. А. Слащевым («генералом Яшей») и П. Н. Врангелем («черным бароном»), чьи личности мифологизировались уже в то время. Первый конфликт «Юга» с властью произошел в начале марта 1920 года, в последние дни деникинского Крыма. Подоплекой послужили январско-февральские события «орловского бунта». Некто капитан Н. И. Орлов, формировавший по поручению Слащева добровольческие офицерские части, 20 января уклонился от приказа того же Слащева отправить собранный отряд на фронт. В ночь на 22 января Орлов произвел открытое выступление в Симферополе, арестовал городские власти и объявил себя начальником городского гарнизона. Слащев выслал против него войсковые части. Не решаясь вступить с ними в бой, на третий день, выпустив арестованных им лиц, с частью своего распылившегося отряда Орлов ограбил губернское казначейство и бежал. 6 февраля занял Ялту. Сдался через 4 дня, вернулся с отрядом на фронт, но продолжал роптать… 9 марта 1920 года военный цензор по делам печати Севастополя, капитан Кочетов, прислал на имя редактора «Юга» Фальченко текст телеграммы офицеров 3-го марковского полка и марковской дивизии с их протестом против выступления капитана Орлова и велел ее напечатать. Фальченко проигнорировал распоряжение. Кочетов направил в адрес «Юга» официальный запрос о причине неподчинения; получил резкий ответ: «Периодические издания не обязаны представлять г. цензору объяснения по поводу ненапечатания того или иного материала» [3, с. 1]. Тогда цензор 12 марта отправил донесение полковнику Г. А. Дубяго, начальнику штаба 3-го армейского корпуса генерала Слащева. Кочетов настаивал на «вызове в Джанкой ответственного редактора газеты “Юг” Григория Ивановича Фальченко для дачи объяснения по этому вопросу генералу Слащеву» [3, с. 1]. Копию донесения в Джанкой Кочетов прислал тому же Фальченко. Сотрудники «Юга» этим поступком были ошарашены. 13 марта они поместили на передовице очень резкое «Письмо цензору», где назвали действия Кочетова «доносом в настоящем значении этого слова», что подан «начальнику штаба ген. Слащева, который по отношению к господину военному цензору никаким начальством не является» [3, с. 1]. Далее следовало заявление, что никаких материалов от цензора, «врага и притеснителя печати», редакция никогда не примет, а Кочетов сам себя скомпрометировал : «…нельзя “пугать” Джанкоем, нельзя генерала (Слащева. — В.М.), на котором лежит вся тяжесть обороны края, обращать в какое-то пугало. Неужто, г-н цензор, вы в своем раздражении по поводу того, что газета “посмела” ослушаться вашего “предписания”, зашли так далеко, что решились пустить в ход авторитет человека, распоряжаться именем которого вам никто не давал права?» [3, с. 1]. В заключение журналисты «Юга» советовали Кочетову подать прошение об отставке. Конечно, подобных историй в то время случалось немало, однако в этот конфликт оказались вовлечены серьезные политические фигуры. За «Письмо цензору» Фальченко был оштрафован на 5000 рублей, а газету закрыли распоряжением генерала Н. Н. Шиллинга. Последний ее номер вышел 21 марта 1920 года. Казалось бы, не до смеха. Однако Аверченко в этой ситуации повел себя так, как и подобает трикстеру: свел драму к анекдоту, чем приземлил ее серьезность и пафос. В том же выпуске газеты, где появилось «Письмо цензору», он напечатал фельетон «Публикация сердитого господина». Сюжет сводился к тому, что в редакцию «Юга» ворвался рассерженный читатель и заявил, что не будет больше покупать эту газету – ему надоело видеть в ней странное объявление о каком-то приблудившемся козле. Ему намекнули, что козел появился потому, что цензор режет материал, а выпускать газету с белыми пустотами некрасиво. Посетитель попросил как-то разнообразить «козлов» и даже предложил собственные варианты, например: «СБЕЖАЛ слон. Кличка “Шарик”. За укрывательство буду преследовать. Адрес: Азовская, 153» [4, с. 3]. Интересно, что козел — не плод сатирической фантазии Аверченко. В отличие от «сердитого господина», он, действительно, фигурировал в газете. Например: «Приблудился козел. Цыганская сл.<обода>, 2-я ул., д. 53» [5, с. 4]. Или: «Приблудились два белых козла. Соборная, 16. Офицерское собрание» [6, с. 4]. В последнем случае обратим внимание на комическую двусмысленность образа «белых козлов», заблудившихся в офицерском собрании. Словом, присутствие Аверченко в газете явственно ощущается, но вряд ли он был ее редактором. Не его уровень и не его стихия. Не был им, вне всяких сомнений, и зиц-редактор Фальченко. Новейший биографический словарь «Русские в Северной Америке» (2005) сообщает, что de facto «Юг» редактировал А. А. Поляков [7, с. 404]. Это подтверждает записка Аверченко симферопольскому писателю К. А. Треневу: «Многоуважаемый Константин Андреевич! Очень прошу Вас, если найдете возможным, прислать новый рассказ для небольшого альманаха, который выйдет в Севастополе. Рассказ размером 700—800—1000 строк. Высылайте на “Юг”, А.А. Полякову, для меня <…>» [8] . Корреспонденции отправлялись на имя Полякова, то есть редактора. Тем не менее, дальнейшая история газеты оказалась связана, в первую очередь, с именем Аверченко. Вполне вероятно, что ему пришлось в качестве самого авторитетного в издании лица выступить неким гарантом его благонадежности. Напомним: «Юг» прекратился 21 марта, а на следующий день в Севастополь прибыл новый главнокомандующий ВСЮР — генерал П. Н. Врангель. Именно к этим дням Д. А. Левицкий (см. выше) привязал миф о том, что Аверченко посетил Врангеля и добился разрешения возобновить газету. Едва ли писатель успел бы это сделать. Первый номер «Юга России», сменившего «Юг», вышел уже 24 марта 1920 года. Редактором теперь значился К. В. Орлов, бывший репортер солиднейшей газеты «Русское слово». Врангель же в мемуарах рассказывал, как вскоре после назначения разбирался с претензиями местной прессы, и упоминал «“Юг России” под редакцией Аркадия Аверченко» [9]. То есть, во-первых, газета уже выходила, ходатайствовать об этом не было нужды. Во-вторых, Врангель считал ее редактором все-таки Аркадия Аверченко. Главой газеты называл Аверченко и военный журналист А. А. Валентинов, сотрудничавший с этим изданием [10, с. 30]. Его мемуары позволяют объяснить миф о походе Аверченко к Врангелю: такой визит, действительно, был, но не в марте 1920 года, а в сентябре. Валентинов рассказывает, что «Юг России» тоже был приостановлен: «Так как единственным материалом, прошедшим в газете без цензуры, была коротенькая хроникерская заметка о приезде кого-то из чинов французской миссии, помещенная по просьбе этой миссии, то редакция (“Юга России”. — В.М.) сообщила о происшедшем французам. Те выразили свое крайнее недоумение: каким образом при демократическом кабинете Кривошеина возможно что-либо подобное. Одновременно А.Т. Аверченко посетил генерала Врангеля, которому поднес свою последнюю как раз вышедшую книгу со следующей надписью (воспроизвожу на память): “В знак моего глубокого уважения лично к вам прошу вас принять на добрую память мою лебединую песнь. После закрытия моей газеты не могу оставаться в Крыму и уезжаю за границу”. Генерал Врангель приказал генералу для поручений А. посетить Аверченко, поблагодарить его за книгу и сообщить, что им уже отдан приказ о разрешении “Югу России” выходить вновь. Приказ был действительно отдан, но … власти, возглавлявшиеся Тверским, ухитрились оттянуть исполнение его еще на два дня. Спустя день или два генерал Врангель лично беседовал с Аверченко у себя во дворце» [10, с. 30 - 31]. Этим воспоминаниям можно доверять – они опубликованы всего через 2 года после событий. Для документальности поясним, что «генерал для поручений А.» - это Л. Н. Артифексов, а «у себя во дворце» - это в Большом дворце командующего Черноморским флотом на центральном городском холме, куда в первых числах сентября переехал Врангель [11, с. 2].
«Сентября 1—14 дня 1920 г. г. Севастополь И. д. начальника гражданского управления, на основании 17 п. 20 ст. временного положения о гражданском управлении, постановил: издание ежедневной газеты “Юг России”, издающейся в городе Севастополе, за систематическое нарушение редактором требований военной цензуры, приостановить на две недели, считая с сего числа» [12, с. 2]. Что же касается интриг властей, которые якобы оттянули выполнение распоряжения Врангеля на два дня, то это миф. 6 сентября подписчикам «Юга России» принесли № 1 новой газеты ― «Наш юг», редактором-издателем которой значился П. С. Гальцов. № 2 увидел свет 8 сентября, и в нем уже сообщалось, что «по распоряжению начальника гражданского управления срок закрытия газеты “Юг России” сокращен на одну неделю. Очередной номер “Юга России” выйдет 10 сентября» [13, с. 1]. И он, действительно, вышел 10 сентября 1920 года — под старым названием и со старым редактором Фальченко. Таким образом, встреча Аверченко и Врангеля должна была происходить 6—8 сентября 1920 года. Во время этого официального визита писатель-трикстер, судя по сведениям Валентинова, остался верен себе. Его автограф на книге (о ней ниже), подаренной первому лицу в Крыму, был убийственно ироничен: глубоко уважаю вас, но от вас уезжаю. Слухи о скорой эмиграции Аверченко немедленно распространились по Севастополю, а вместе с ними – байка о том, что из-за него уволили главу Отдела печати гражданского управления Правительства Юга России Г. В. Немировича-Данченко. Последний это отрицал, хотя об Аверченко отзывался нелицеприятно: «…во-первых, "Юг России" был приостановлен не мною, а С. Д. Тверским .˂…˃. Во-вторых, запрещение было снято С. Д. Тверским с "Юга России" вследствие заступничества покровительствовавшей ему французской миссии, которая по этому поводу обратилась даже к А. В. Кривошеину. И в-третьих, Аркадий Аверченко… никогда большим авторитетом у Главнокомандующего не пользовался, несмотря на грубую лесть, расточаемую им по адресу ген. Врангеля в своих фельетонах» [14, с. 92].
В связи со всем вышесказанным, обстоятельства эвакуации писателя из Севастополя представляются иными, нежели он сам о них рассказывал. Полагаем, в качестве главы крупного издания он и о сдаче Крыма узнал не в последний момент, и занимался вывозом редакционного имущества и подшивок газеты (они сейчас хранятся в Славянской библиотеке Праги), и отвечал за своих сотрудников. Между тем, в предисловии «Как я уехал» к сборнику «Записки Простодушного» (1921) Аверченко привычно свел трагедию эвакуации к анекдоту и буффонаде. Трикстер не мог поступить иначе: он должен был вывернуть наизнанку, поменять местами «верх и низ», развенчать трагизм и этого севастопольского мифа. Литература
|
 |
Неприязненный тон Немировича-Данченко беремся объяснить. Возглавляемый им отдел в конце августа 1920 года издал книгу Аверченко «Нечистая сила». Недавно обнаружился ее экземпляр, подаренный начальнику Штаба Русской Армии полковнику П. Н. Шатилову и надписанный так: «Павлу Николаевичу / Шатилову – / с глубоким уважением / и / искренней благодарностью / за его доброту / и / за содействие появлению / на свет этой книги / Арк. Аверченко / Севастополь / 1 сентября 1920 г.» [15, с. 197]. Надпись сделана в тот самый день, когда Тверской приостановил «Юг России». Вне всяких сомнений, именно «Нечистую силу» писатель преподнес и Врангелю, намекая на то, что пишет вот такие антисоветские книги, а его все равно притесняют. Вполне вероятно и то, что своим визитом Аверченко стремился ускорить выплату гонорара. Судя по представленному в его архиве письму из Отдела печати, за гонораром (4 миллиона рублей) его пригласили только 1 октября 1920 года [16]. Между тем, тогдашняя гиперинфляция «съедала» самые большие гонорарные цифры. Возможно, Немировичу-Данченко пришлось объясняться с Врангелем по поводу Аверченко из-за задержки, отсюда и неприязнь.